Похороны тети Тони

Сука… Мой волнующий утренний сон был безнадежно испорчен. Как раз в тот момент, когда я подбирался к какой-то шалашовке, чтобы заправить ей под хвоста, раздался омерзительный звон городского телефона, который поднимет с кровати даже парализованного. Шлюшка тут же куда-то испарилась, как я и не уговаривал ее во сне, и, мне пришлось остаться наедине с укоризненно стоящим хуем и захлебывающимся своим поросячьим визгом адским девайсом. « Да, блять, абортарий на проводе!»- я сразу начал с места в карьер, чтобы не давать никаких шансов старым сукам, которые звонят в шесть утра «Алло, это почта?». Обычно следует длительная пауза, после которой кто-то охнет, пернет и тут же раздаются ссыкливые короткие гудки. Но на этот раз я услышал довольно уверенный мужской голос: « Жора, ты? Перестань кривляться, тетя Тоня вчера умерла в больнице, 2 недели там лежала, чота вроде с сосудами или с сердцем, но вскрытие делать не будут, ясно и так всем. Короче, сегодня отпевание в 11 в Пречистенской церкви, потом похороны на Старом кладбище, держись, я понимаю как тебе тяжело сейчас…»


Мне, блять, оказывается тяжело. Ой, держите меня все, я еле держусь! Да, мне тяжело, потому что щас, блять, семь утра, и, блять, еще тяжелее, что я так и не выебал ту телку во сне из-за таких пидарасов, которые звонят по всякой хуйне в такую рань!!! Ну, конечно, этого я не сказал своему родственнику, все-таки ведь, воспитание какое-никакое, а просто полуплаксиво промямлил в ответ про то, какая это тяжелая утрата для всех нас, про то, что мир теперь уже не будет без тети Тони таким, как был прежде, что мне как раз щас снилась именно она, и как она тревожно исчезла не попрощавшись со мной. Про себя я подумал, что может быть потому, что увидела мой хуй, и от этого неожиданно гыгыкнул в трубку, но, правда, тут же превратил этот предательский звук в некий оттенок скорби умело смиксовав его с последующими горькими рыданиями.

Родственник явно не ожидал, что на него обрушится такой сель из горя вперемешку с соплями и влагальным хлюпаньем. Ему стало очень неловко от того, что кому-то, оказывается, глубоко не похуй, как ему самому и, что к кому-то и правда в дом постучалась настоящая беда. Я уверил родственника, что мне уже немного легче и, что я любой ценой непременно буду там, в 11, пусть даже меня придется туда нести на руках. Он понял, что, наконец- то, свободен от моих изливаний и облегченно повесил трубку.


Тетя Тоня смиренно лежала в гробу, обитом каким-то дешевеньким красным материальчиком. Как она поместилась в этот гроб, честно говоря, я не ебу ни разу. Может ее, конечно, слегка подрихтовали, это да. Ее безразмерное брюхо торчало как гора и мне думалось в этот момент только о том, что крышку будет так запросто не нахлобучить, ведь жир слегка зависал над краями. Дядя Влас стоял около тети кротко склонив голову и изображая вселенскую скорбь. Я знал, что ебала она его всю жизнь не по-детски и, поэтому, ничуть не удивился, узрев в его очах дьявольские озорные огоньки.

«Йооуу! Да! Йесс! Йесс!»- вот что увидели мои острые глаза, заглянувшие ему прямо в душу. И тут уж меня точно не наебешь. Я, вообще-то, ссыковал подойти к гробу вплотную, потому что от тети этой можно было ожидать чего угодно. Например, вдруг схватит меня за горло своими ручищами с банками сантиметров под семьдесят и привет. Ведь опыт общения так-то с тетей имелся. Последний раз я просчитал у них в подъезде носом все ступеньки после того как наблевал у них дома мимо унитаза. Я любому делу всегда отдаюсь целиком и полностью и, поэтому, слишком добросовестно оценил в тот день новый сорт самогонки, изобретенный дядей Власом. Так что береженого Бог бережет…


В храме было очень красиво и торжественно. Богатые иконы, золотое убранство – все это очень давило на мою ослабевшую психику. Лики святых нависали надо мной прямо с потолка. После трех бутылок «Балтики»- «девятки» мне было довольно стремновато смотреть в их пронзительные строгие глаза. Они напоминали мне нашего начкара с заводской проходной. «А вот не спиздил ли ты чего-нибудь, сынок ?» Я судорожно сглотнул и автоматически проверил на ощупь четвертую бутылку в боковом кармане. Все на месте, нормалек, но как бы хлебануть так, чтобы никто не заметил? Да еще глаза эти с потолка пялятся…


Гроб стоял на деревянном столе буквально рядом с большой купелью не очень далеко от входа. Видимо, те, кто его сюда тащил, крепко заеблись и решили больше не мучиться. Хуле, стоит и стоит, а чего еще надо? Я вот вообще думаю, а почему бы, к примеру, не пристроить в храме какую кран-балочку для таких дел? Служка бы гробик застропил аккуратненько, а батюшко знай себе ходи помахивай позолоченным пультом на проводе да хуярь этим гробиком хоть под потолок хоть куда. Или, допустим, там погрузчик можно какой вилочный прикупить. «Тойоту» ту же. Батюшка бы быстро ее освоил. Хуле там четыре рычажка всего – туда, сюда, вверх, вниз. Расписать погрузчик там образами всякими, иконками обвешать назло пиздоглазым нехристям. И службы бы задорнее проходили, с огоньком. Выезжает такой батюшка с молитвой громогласной на православном погрузчике…Эээхх, мечты, мечты…


Сильное дерганье за рукав вывело меня из состояния задумчивости. Агриппина Филипповна, подруга тети Тони, та еще старая грымза, строго раздавала всем стоящим свечки. Молитва за упокой усопшей рабы Антонины началась. Батюшка был очень хороший, и от его умиротворяющей и убаюкивающей речи у меня на душе сразу так посветлело и подобрело. И захотелось тут же выпить. Две самые набожные старушки обращались к Господу на коленях, иногда для убедительности пристукивая лбом о церковный пол. Я сразу понял, что это мой шанс. Не первый же ряд, прокатит. Я опустился на колени и резво принялся отбивать поклоны. Соседи покосились на меня как на умалишенного, но мне было на них плевать, и я продолжил шоу. Когда им заебло пялиться на меня, я потихоньку достал «Балтику» из кармана прижав ее к груди обеими руками. Теперь с каждым поклоном я всасывал в себя некоторую порцию этого божественного православного напитка. «Ах, ты, сука, ты, бля, в богоугодном-то месте»- сказали мне глаза на потолке. Я совестливо отвернулся.


Эх, как все-таки, блядь, хорошо-то жить…Я добил «Балтику» и поднялся на ноги. Так, теперь можно и со свечкой постоять. Сразу четверо соседей, умиленных моим старообрядческим перфомансом, радостно протянули мне свои свечурки подкуриться от них. Ну, хуле, стоим… «Гоооспааадии, пааамиилуй…»- огонек слегка покачивался перед моими глазами, и я стал покачиваться тоже в такт песнопению слегка завороженный совместным действием звукового ряда, слащавого запаха дымка у батюшки и четырех бутылок «Балтики»-«девятки». Шаманский транс полностью захватил меня и понес к небесам, когда каким-то другим разумом я вдруг ясно осознал, что у стоящего впереди дяди Власа, у его любимой куртки «аляска», горит капюшон. И не то, чтобы там, например, тлеет, а задорно так, ебанамать, разгорается…


Я заорал на весь храм: «Дядя Влас горит!!!». Глаза с потолка прошептали: «Пиздец тебе точно!» Все забегали, батюшка растерялся, огнетушителя нет нихуя. Дядя Влас вопил и матерился такими ужасными богохульствами, что святого отца даже затрясло, и он начал постоянно креститься. В конце концов «аляску» с дяди кое-как сорвали и швырнули в сторону. Все принялись успокаивать дядю Власа, как вдруг раздался новый крик: «Тетя Тоня горит!» Оказалось, что «аляска» пизданулась прямо в гроб на церковное покрывало, которое вспыхнуло с невероятной силой. Через какую-то секунду тетя Тоня полыхала, как набитый дровами мангал до загрузки шашлыков. Все стояли остолбенело и взирали на сие действо. «Как в Индии, харе рама, Кришну с Вишной, бля, упокой твою душу, Тонька»…- пробормотал какой-то усатый сослуживец дяди, чем-то похожий на таракана.


У тети Тони шевельнулась рука. Крючит-то как от огня, ебана… Я опять встретился на потолке с глазами, которые сказали мне: «Хуле стоишь, как дурак? Действуй, блеа !!!» Выход пришел молниеносно, Бог есть все-таки. Я подбежал к гробу и со всей своей слабосильной силы мастерски пизданул его прямо в стоящую рядом купель. Гроб довольно неустойчиво стоял на высокой конструкции, траектория полета вышла как надо, и цель была поражена с большой точностью. Батюшка стоял, ни жив, ни мертв. Все то, что происходило сегодня в храме, никак не укладывалось в его голове. Усопшая плавала в купели для крещения, накрытая гробом. Ни в какой семинарии такому не обучали. Что было делать дальше, никто не знал…


Батюшка тихо читал какую-то молитву и мелко крестился. И тут, вдруг из купели показалась рука. Не рука, а ручища. Я ее сразу узнал, благо неоднократно получал ею по еблу. Священника затрясло, он начал истово молиться во весь голос, вытянув впереди себя большой крест. Я как раз незадолго до этого смотрел про живых мертвецов и судорожно вспоминал, что там надо делать. Реальность ситуации не вызывала у меня сомнений и я стал озираться в поисках осиновых колов. Но современные храмы, видимо, слабо сейчас комплектуются. Не то, что раньше. Ни колов тебе, ни ружей с серебряными пулями, ни хуя толком. А одной иконой не повоюешь, правда, вот та тяжелая в золотой раме с каким-то мужиком с бородой ничо так… Показалась страшная голова, облепленная сажей, и, наконец, тетя Тоня предстала перед нами в купели во весь рост. В руке она крепко сжимала проходную молитву и пластмассовый крест. Я подумал, что сначала она вроде по законам жанра должна захавать батюшку, а потом уж всех остальных. Так что, время еще есть…


«Влааас!!! Какого хуя тут происходит? Ну-ка, блядь, иди сюда, заморыш! Я те щас дома устрою, бля!!! Ты чего, блядь, удумал-то, сиволапое говно, живой меня, сука, закопать хотел или, блядь, утопить сначала? А вы, хуле зенки вылупили, бля? Праздник окончен, все отправляются нахуй!!! Влааас!!! Дай руку, блядь, вылезти из вашего корыта! Кто меня сюда засунул, бля? Я уверена, что без этого пизденыша Жорки тут не обошлось!!! Да, дайте-же руку, блядь, кто-нибудь!!! Влаас!!!»- в этот самый момент я подобрался сзади и треснул, что есть дури тете Тоне иконой по башке. Икона выдержала, а тетя опять ебнулась в купель, но, тут же вынырнула и увидела меня. «Тыы!!?? Жорка, пиздец тебе, сучонок!!! Чтобы духу твоего у нас больше не было, бля, недоносок ты херов!!!»


Родственники и друзья молча ждали своей участи. Всех парализовало. До меня начало что-то доходить. Дядя Влас тоже, только сейчас понял, что его судьба на ближайшие лет пятнадцать решена и покорно поплелся, как баран на заклание. «Антонина?»- он изобразил радостно-удивленное ебло, чем-то похожее на артиста Ярмольника, но, тут же получил по нему увесистого леща. Дополнительных уточняющих вопросов со стороны дяди более не последовало, ситуация для него выкристаллизовалась до максимально предельной ясности. Пара выползла под руку из церкви и попиздовала домой. Дядя Влас напоминал Пятачка, которого за собой тащил на болото Винни-Пух то ли ебать, то ли за новым воздушным шариком. Кто знает…


Батюшка призвал всех обратиться к Господу за это чудесное воскрешенье из мертвых. Мы молились и крестились настолько искренне, что даже сам святой отец признал, что такой светлой службы у него не было никогда в жизни. Я посмотрел на потолок и, мне показалось, что в этих строгих глаза наверху проскочило некое подобие улыбки. «А то, бля! Знай наших, ебана! Ну и ты, тоже молоток, чисто сработал»,- сказали мне глаза. И стало мне на душе так, знаете ли, хорошо, так, блядь, лучезарно и радостно, что я сразу по выходу из храма решил направиться к ларьку – взять еще пару бутылочек «девятки»…


P.S. После этих событий я стал заглядывать в храм почаще, подружился с батюшкой, и всегда теперь оставлял бутылки с пивом под лавкой до окончания службы. Сколько бы я ни заглядывал в глаза на потолке, больше они мне ничего не говорили, а только смотрели строго и презрительно. Тетя Тоня меня простила за икону, а потом, когда узнала о моей роли в своем воскрешении, то всегда подкармливала вкусными пирожками.


© Timer

Геморрой

Геморрой, как он есть

Шел конец 2009 го года, был я молодой и красивый т.к. вернулся с загранплавания. За время пребывания на корыте образца пассажир 1965 года постройки совсем отвык я злоупотреблять алкоголем. Работа она да – сцуко злая. Запил и тебя сожрали с потрохами, выкинули нахуй в нищую Украину.
Но по старой и доброй традиции, при пересечении воздушной границы хуевознает где – Украина клапан открываеццо, что мама не горю. По стольку по скольку, пью я исключительно то, что горит – ибо не хуй водицой заливаццо, от неё только есть шанс обосаццо. В общем парень я горячий и если стартую, то мне на столько всё похуй, что я могу и спирт по вене пустить (шутко)
Про прошествии недели я обнаруживаю свою тушку усиленно срущуюся кровью в недры моего многоуважаемого, белоснежного, друга. При чем не однократно и весьма так обильно
- Шо за ёб твою мать и ну его нахуй ?
Первое, что похмельный рассудок мой родил – “Не, ну было раньше” кофеёк, тяжелая атлетика порой давали о себе знать - ”Но блять же не так!” Мне позавидовал бы сам маньяк Щекотило вырывающий анальный сфинктер в ванной комнате для последующей мастурбации с поеданием.
Попёрдывая от страха, одной рукой придерживая жопную рану, второй я судорожно черпал из гугла идеи и нформацию, о том, как победить злой недуг поселившийся у меня в сраке. И так вариантов было всего два. Первый – ложиться под нож и лошадиную дозу фантанила на операционный стол. И второй – с хитрожопым и неебически сложным названием малоинвазивные метод. Мне он почему-то напомнил антикоррозийный метод и по началу я отмел эту ебаллу на хуй. Далее принялся я штудировать рекламой пахнущие отзывы и пожелания счастливых пациентов с пробкой в жопе от кровотечения. Все бы оно хорошо, но по отзыву людей провести на больничке нужно около месяца в спектре ощущений – “Лежу, блять с зонтиком раскрытым в жопе!”. Перспектива месячного очкоиздевательства меня не прильщала и я смело двинул на малоинвазивный метод, который гарантировал мне панацею от болезни за 3 сеанса и 600 баксов. Мне предстоял поход к местному жопных дел мастеру, к которому я направился незамедлительно
Придя в средней паршивости частную клинику с замахом на еврокачество (судя, блять по ценам это да) У меня состоялся диалог с доком
- Геморрой или простата
- Геморрой мне, блять лет не 40 с хуем, как вы, уважаемый можете смекнуть своим докторским умишком.
Во блять, думаю, злоебучий эскулап счас меня опустит ещё на ловэ за лечение простаты, которой нет. Пидор думаю, но похуй. Ложусь в кресло в раскорячку, сам синий от страха. К слову я был уже подкованным малым на предмет залупных проблем, сдавал БАК посев (это когда в хуй тычут металлической спицей, неоднократно неистово дрочивши по пьяни прищемлял шкуру подзалупную змейкой от джинс и имел планы выебать бронзовый памятник морячке на Мор Вокзале. Но тут при виде его анноскопа я пришел в тихий ужас. Для счастливцев не знакомых с этим устройством поясняю – простая хуета, как видео регистратор в тачке, только заточенная для анальных путешествий.
И вот устроившись поудобней этот обладатель такой чудесной профессии вогнал мне в жопу по самое не хочу этот зловещий прибор. Устроился поудобней, развернул монитор в мою сторону и начал свою лекцию про геморроидальные узлы, микротрещины и кишки внутри свисающие как сопли. В тот момент я думал, что лучше б я не родился вообще и может нужно было под нож ложиться. Мне не привыкать авария в детстве и куча пластики давала о себе знать, да и перспектива лежать наколотым морфием и чуток потащиться за отдельную плату мне казалась намного перспективней чем вот так по живому со шлангом в жопе карячиться.
Вердикт этого монстра анального серфинга был таков. 3 процедуры смысл которых. Ахтунг ! Подрезания и ушивания прямой кишки или 12 перстной, мне было похуй, прямо там в жопе. Изрядно поразмыслив над смыслом бытия, в очередной раз пролетела вся моя жизнь перед глазами, но я гордо изрек – “Валяй док, токмо побыстрее, ибо лучше вонзить себе нож в пузо нежели терпеть такую хуйню”
Далее в мое очко плавно и методично, не без помощи вазелина влез этакий хуек со сквозным отверстием. Откуда-то появилась медсестра с неебическим прибором похожим на вакуумный увеличитель фаллоса, только для кишок. Это был пиздец. Далее на оконечность сего прибора была надета прокладка резиновая диаметром 2 мм. Так-же мне в очко методично зашли ножницы, на подобе парикмахер Ганнибал Лектор. Сказать, что я охуел – вообще ничего не сказать. Попробуй так повтыкать в свой зад, там для полного ажура не хватала только отбойного молотка и дрели.
Успел я только сказать – “А ёбанна в рот”, как прибор загудел и все прекратилось за пару минут. Анестезия в анусе работала хорошо, но не продолжительно. И я, пока ещё довольный двинул домой. Пидор этот забыл сказать, что болеть будет так, как будто тебе методично какой-то чёрт горячие угли в очко подкидывает. Анестезия жопная держит всего 4 часа, так что мой день приобрел характерный дробный порядок. Я неистово пихал в анус свечи находясь в баре, в кинотеатре и хуй его знает где. Лишь бы меня попустило.
А в переди предстояло ещё 2 процедуры. Ебись оно в рот. На последней не кайфовой хуйне я поинтересовался животрепещущим вопросом простатита, и просто был словестно переёбан лопатой этой суко док машиной.
- Да хуйня, лет в 35 заходи будешь, как новый !
После этого я твердо решил, как придет сроки – хуярить виагру пачками, но к этому славному офицеру медслужбы СС не ногой.
К слову гемор меня не беспокоит так жестоко, как ранее. Не даром сей изверг свой хлеб жрёт. Но все равно жалею. Может лучше было месяц с зонтом в жопе потуссоваться, супротив полутора с огненной лавой в очке.

© Йух да мне в ух , 22.06.2011

Что? Где? Когда?

Ведущий: итак, дамы и господа, мы разыгрываем решающий раунд финальной игры летней серии игр нашего клуба. Напоминаю, что счет равный: пять-пять. Тот, кто победит в решающем раунде получит главный приз – сову. Одиннадцатый раунд!
Звучит нечеловеческая музыка, крутится волчок, внутри которого розовая лошадка прыгает через барьеры. Инна Друзь по-детски застенчиво улыбается, глядя на лошадку.
Ведущий: против вас играет Семен Осадчий, олигарх из Запорожья, как он сам нескромно представился в письме. Внимание, черный ящик! Вопрос: ОНА веселит, когда грустно и одиноко. ОНА заставляет умиляться. ОНА – совершенство. Что находится в черном ящике? Время!
Блинов: версии, версии, версии давайте сцукованы…
Инна Друзь /монотонно бубнит, уставившись взглядом в одну точку/: чекушка, антенна, лампочка, труба, пуговица, рогатка, сперма, кастрюля, капуста, шайба…
Александр Друзь /злобно/: заткнись, дура!
Козлов: вопрос какой-то ебанутый, там все что угодно может быть!
Двинятин: /обхватил голову руками, мычит что-то нечленораздельное/
Поташев: может быть, точилка для карандашей?
Блинов: версии, версии, версии, бля…
Александр Друзь /поправляя очки в роговой оправе/: а что? Точилка мне нравится!
Инна Друзь /подпуская «шептуна»/: красиво, да…
Александр Друзь /зажимая нос, укоризненно/: Инна, ты же не дома!
Козлов: бля, кто набздел?
Поташев /закрывая лецо руками, малодушно отъезжает на кресле подальше от стола/: ебаныйтынахуйблять! Это кто ж так вонюче-то? Двинятин, ты?
Ведущий: итак, кто отвечает?
Блинов: на этот вопрос будет отвечать Федор Двинятин.
Двинятин /очнувшись, дико озирается по сторонам/: а? что?
Блинов /шепотом/: отвечай, давай, хули ты? На тебя вся надежда, бородач ебаный…
Двинятин /шепотом/: пидорасы…/громче/: Господин ведущий, не могли бы вы повторить вопрос?
Ведущий /злорадно/: ОНА веселит, когда грустно и одиноко. ОНА заставляет умиляться. ОНА – совершенство. Что находится в черном ящике? Если сейчас же не последует ответа, я засчитаю вам поражение…
Двинятин /выпучивая глоза/: в черном ящике находится ыжычла!
Ведущий /удивленно/: какая такая ыжычла?
Двинятин: обыкновенная, хуй ее знает какая…
Ведущий /после небольшой паузы/: ну что ж, ответ принят. Давайте посмотрим, что же на самом деле находится в этом долбанном черном ящике.
Мужик во фраке поднимает крышку и достает здоровенную живую жабу. Жаба громко квакает и смешно сучит лапами.
Двинятин /радостно/: камон! камон!
Все знатоки обнимаются, пожимают друг другу руки. Блинов, улыбаясь, по-дружески трепет Двинятина за бороду. В зале бурные аплодисменты, слышны крики «Браво!».
Ведущий: счет становится шесть-пять в пользу телезрителей…
Аплодисменты мгновенно стихают, в зале воцаряется зловещая тишина.
Козлов /лецо наливается кровью, сжимает кулаки/: я протестую, блеать!
Барщевский /из зала/: господин ведущий, ребята ответили на вопрос… Я не понимаю, почему вы…
Ведущий: господин Барщевский, ну почему вы такой пицдун?
Барщевский: главный пицдун у нас в клубе это вы! Вопрос поставлен некорректно, я требую переиграть раунд.
Ведущий: ну хорошо, хорошо. Остался последний вопрос. Против знатоков играет Анатолий Козюлин, инженер из Белгорода. Внимание, вопрос! Вунитас — это жанр живописи эпохи барокко, эдакий аллегорический натюрморт, призванный напомнить о скоротечности бытия и тщетности поиска удовольствий. Поэтому композиционным центром вунитас являлся ОНА. Назовите российский город, на гербе которого есть черные медведи и четыре рыбы, а ЕЕ нет. Время!
Козлов /шепотом/: это пиздец…
Блинов /хватается руками за голову/: бля… ну, сука, ну почему так?
Александр Друзь: ну с городом понятно, хуле, это Белгород и есть. Вреатли этот Козюлин знает герба других каких-то городов… Но что это за поебень?
Инна Друзь /нахмуривается, при этом ее мохнатые полумесяцы бровей сходятся вместе, и она становится похожа на укуренного таджикского мальчика/: жулятка?
Блинов: еще версии, версии, блять! Двинятин, не спи, сука /дергает его за бороду/.
Двинятин /обиженно отмахиваясь/: да думаю я, думаю…
Козлов: надо бы автору этого вопроса пиздюлей выписать, шоб знал, сученок!
Поташев /прикладывая платок к носу/: да что ж такое-то, а, блять?!
Александр Друзь /замахивается чтобы дать Инне подзатыльник/: да сколько можно?
Инна Друзь /уворачиваясь/: папа, это не я!
Козлов: простите, господа…
Блинов: версии, версии, хватит срать, суки! Давайте версии!
Ведущий: кто отвечает?
Блинов: отвечать будет Александр Друзь.
Александр Друзь: мы думаем, что город – это Белгород. А ОНА – это… катлета.
Ведущий: ваш ответ принят, а теперь внимание, правильный ответ! /через паузу/ Господа, как это не удивительно, но речь действительно идет о катлете, а город – Белгород!
Козлов /орет/: Аллилуйя, нахуй!!! /кидается к Друзю и порывисто целует его в усы/.
Гремит музыка, все обнимаются и целуются. В зале – бурная овация. Ведущий выходит в зал и торжественно вручает главный приз Блинову. Тот залезает на стол и, тряся пузом, совершает сложные движения всем телом, победоносно размахивая совой.
Ведущий: вот быдло! А наша передача окончена, до новых встреч, друзья!


© Мохнарылый мохнарыл

Следственный эксперимент

Объявление о собрании жильцов нашего подъезда не предвещало ничего хорошего. Тем более, время его проведения совпадало со временем в моём ежедневнике около двух коротких слов – «Ебля. Катя». Но, придётся жертвовать еблей, потому что в нашем подъезде кто-то яростно срал на коврики около дверей и мерзкого подлеца надо было вычислить обязательно.

И вот наступил этот день. Погода была чудесной, птицы по-весеннему щебетали, зазывая своих птичьих подруг на романтическую еблю, у меня дома всё-таки принимала душ Катя, а на коврике перед квартирой номер два на первом этаже остывала свеженасранная куча обычного человеческого говна. И как этот сраный Зорро только умудряется в контролируемом всеми соседями подъезде провернуть такую грязную операцию?

Около коврика стояли почти все соседи разглядывая кучу и пытаясь дедуктивным методом вычислить засранца.

- Господа! – взяла слово старшая по подъезду Клавдия Николаевна. Сука ещё та, учительница младших классов в пятом поколении. – Господа, однозначно это один из нас. Дверь у нас стоит металлическая с кодовым замком, незнакомым мы не открываем. Или открывал кто? Признайтесь? Кстати, Наталья Владимировна из пятнадцатой до сих пор деньги за дверь эту не сдала!

- И не сдам! Заебала ты уже меня доставать, овца тупая, говорила же, что квартиру снимаем - с хозяевами разговаривай! – незатейливо парировала наезд Наталья Владимировна.

- Господа! Вы это слышали? – Клавдия Николаевна взглядом начала искать помощь в зрительном зале. Но всем было похуй.

- Это мужское говно. Так что женщин исключить надо на этапе обсуждения. Так мы сузим круг подозреваемых. – смущаясь сказала Леночка, маленькая, щупленькая, в меру страшненькая, потому и одинокая, библиотекарша из шестой квартиры.

- Это ещё с какого хуя? – интеллигентно поинтересовался Петрович из четвёртой, отхлебнув мутной жидкости из пол-литровой пластиковой бутылки «Фанты» и отработанным движением руки выдернул из жопы врезавшиеся в неё треники.

- Ну, понимаете, каловые массы всегда были очень большого диаметра в срезе. Я все видела и однозначно могу утверждать, что они принадлежат одному человеку. Мужчине, судя по диаметру. – покраснев как ошпаренное в бане яйцо ответила Леночка.

- Деточка! Погляди на мой говнобак! – повернувшись жопой сказала хохотушка Люба из второй весом под два центнера. – Да я и потолще смогу! Баб не исключаем!

- Да это Семёновы из одиннадцатой! Только вчера видел с рынка кукурузу пёрли в вакуумной упаковке, сейчас ведь не сезон! Спалились, гандоны? – какой-то малознакомый мне бородатый хуй из пятой квартиры ехидно улыбался и тыкал пальцем в притаившуюся в говняшке кукурузную шкурку.

- Не было там кукурузинки! Этот пидор её туда незаметно подсунул, что бы нас подставить – это за то, что мы его затопили в том месяце, а денег не дали, потому что там даже побелка не пожелтела, а этот пидорас шерстяной десять тыщ залупил! – возмутился глава семейства Семёновых из девятой. – Ну-ка, сука, палец покажи нам!

Бородатый хуй попытался спрятать руки за спину, но Семёнов с реакцией быка, которого ущипнули за яйцо, прервал данный манёвр, развернул указательный палец и продемонстрировал всем соседям небольшое количество говна на нём. Челюсть бородача предательски хрустнула. Удар Семёнову поставили ещё в мусорской шараге.

- Господа, ну мы все же здесь приличные интеллигентные люди! Давайте вести себя достойно? – сказала Клавдия Николаевна.

После этих слов Петрович сделал смачный глоток своей «Фанты», звонко рыгнул и задорно пёрнул. Дискуссия продолжилась.

- Предлагаю провести следственный эксперимент. – Леночка очень любила читать детективы.

Пока народ обсуждал как грамотнее провести следственный эксперимент, я на секунду представил, как сейчас приду домой, завалю Танюху, всажу в неё хуй и отшлёпаю яйцами по жопе. От этих романтических мыслей хуй у меня привстал. Леночка заприметила это и залилась краской с новой силой.

- …срём тут и по очереди! Сначала мужики одновременно, потом – женщины! – уловил я только концовку монолога Семёнова.

Для чистоты эксперимента срать необходимо было всем одновременно, дабы исключить возможность подлога или обычного наебалова. Дом у нас ни разу не элитный, но и не «хрущёвка», лестничная площадка около девяти квадратных метров. На девятнадцать мужиков приходилось около полуметра срательного пространства. Женщины поднялись на этаж выше – ебанушки, хули, бабы есть бабы – вся вонь то вверх пойдёт! Каждому раздали по белоснежному листу формата А4, на которых мы вывели свои фамилии и разложили ровными рядами по площадке.

- Внимание! Приступили! – взял на себя командование Семёнов.

После этих слов девятнадцать взрослых мужиков стянули с себя портки и разместили сраки каждый над своим листочком. Стоя было комфортнее, присев же, каждый испытал лёгкий душевный, но больше физический дисбаланс. Плечом к плечу, ровными выверенными рядами началась мужская часть следственного эксперимента.

По-началу было тихо. Первые пару минут стояла гробовая тишина. Слышно было, как ебутся комары и как гудит электрическая лампочка в сто ват. Обычная, не та энергосберегающая паибень. Соседи настраивались. Пытались поймать то умиротворение и душевное равновесие, которое мы испытываем в обычном домашнем туалете. В родном. В своём. Но тут всё было иначе…

Первым взбзднул Петрович и легкое дуновение прошлось по ногам и оголённым сракам испытуемых. Не прошло и пары секунд, ударная волна вблизи пола прошлась от самого Семёнова. Эксперимент можно было считать открытым.

Нет такого слова в Великом и Могучем, что бы описать запах. Вонь? Нет. Вонь в общественных сортирах или в зассанных бомжами подворотнях. Зловоние? Нет. Зловоние это в Государственной Думе или в приёмных Единой России. Короче, воняло ниибаццо – это только половина отражения сути поднявшегося запаха. Глаза слезились, но процесс дефекации останавливать было нельзя. Лампочка предательски замерцала. Вонь, казалось, вскоре можно будет даже потрогать руками.

В этот момент в подъезд зашла Татьяна Сергеевна, уборщица нашего подъезда. Картина, представшая перед её взором, просто не укладывалась в мозгу этой утончённой натуры. Девятнадцать срущих мужиков разом на её чистых полах.

- Ёбананахуй!? – глаза Татьяны Сергеевны, правда, говорили даже больше, чем её рот.

В этот момент встал первый высравшийся, им стал Петрович, засунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой…

***

- Думаю, террористы. – глядя на развалины первого подъезда пятиэтажного дома сказал полковник ФСБ Тырченко своему заму и задумчиво затянулся. – Террористы-пидарасы. Судя по всему, женщин увели на верх, мужиков раздели, возможно, выебали, экспертиза покажет, и подорвали.

Полковник ФСБ Тырченко, как и министр обороны раньше торговал, только не мебелью, а салом на рынке. Просто хорошие связи дали ему попробовать себя в новой сфере.

В теории полковника непонятным оставалось только одно – стекающие кучи говна на близлежащих автомобилях и строениях. Если бы он решился их пересчитать, то их оказалось бы ровно девятнадцать…

©ваблом региццо

Смешные фашисты

Возле машины на стоянке стояли два смешных фашиста или нацианалиста, хуй их разбеешь, я в сортах говна не разбираюсь. Лет по восемнадцать, футболочки под имперский флаг, такие черно-желто-белые и дрыщи дрыщами. Блядь, я даже волноваться стал за скин-движуху, это ж с такими бойцами революции ни хуя не сделаешь. Ну какбэ накормить их не мешало бы, а то если я вдруг на них насцу случайно, то их обоих струей унесет по течению в Москву-реку, а там обогащенный плутоний и серная кислота.
Короче, пиздец какие смешные.
Стоят такие, мордочки прыщавые, ручки тоненькие, жопками на капот облокотились и беседуют полушепотом.
-Ну, ка - говорю- гитлерюгенд, сыбали на хуй от машины, охуели чтоли, дети геббельса?
Они подскочили, смотрят виновато, говорят:
-Извиняемся, мы ничего не сделали.
-Не хватало, чтобы еще сделали, я бы вас на свастике распял в позе бегущего египтянина- отвечаю, а потом дурака включаю- А чо это у вас футболки одинковые? Скауты чтоли?
-Нет- говорит тот, что повыше:- Это имперский флаг.
-Чозахуй такой?-интересуюсь.
Они интерес почувствовали:
-Это мы за Российскую Империю.[next]
-Ага! Вон оно что! Прикольно, блядь. То есть Туркестан с Грузией назад воевать будете?
-Не, мы за русских. Россия- отвечает тот, что пониже- для русских.
-Слы- улыбаюсь- Если Россия для русских, то какая же это на хуй империя? Хуйня это в пределах Московского, Владимирского и Новгородского княжества, а не империя.
-Это почему?- удивляются.
-Потому- отвечаю- Историю пиздуйте учить, долбоебы. За русских они. В армии-то служили? Вот вам мозги засрали идиотам.
-Никто нам не срал- взвизгнул который повыше- Вам что, нравится, когда тут чурки чувствуют хозяевами? Вы же русский!
-Хуй ты угадал- тут я уже ржу во всю- Во-первых, я нерусский. Во-вторых, если чурки тут хозяева, то вы сами и виноваты, так как вам даже на себя по хуй,в-третьих, мне чурки не мешают, во всяком случае то пьяное быдло, которое возле метро трется и в песочницах срет, вполне себе славянской наружности, может среди чурканов тоже есть быдлота, но в той же пропорции, что и среди русаков. Да и бухают они меньше. В-последних, я русских уважаю и люблю, но ни один мой русский друг не стал бы с вами, зародышами утконоса, на одном гектаре срать, и вообще, на хуй пошли.
Он аж закряхтели, кулачки сжали, но, вижу, сцут. Ну, сцут так сцут. Сел в машину и уехал.
Русь, матушка, хуле ж ты рожаешь на свет мутантов? Аборты иногда делай, что ли...

© amorales69

Ниндзя

Я кончил ей на лицо и проснулся.

Cунул руку в трусы — так и есть, липко. На соседней койке сопел Балерина. Я протянул руку, снял с дужки кровати его полотенце, хорошенько подтёрся и повесил назад. Балерина был женат и частенько развлекал меня рассказами о прелестях семейной жизни. О том, как чудесно драть жену раком перед трюмо, или как смешно иногда хлюпает влагалище. Ну а я был девственником, божьей коровкой, я свою залупу увидел впервые на призывной медкомиссии, и от этих разговоров у меня случались поллюции. Своё полотенце я хранил под подушкой. Нас было двое: два духа на всю роту. За день до моего приезда в часть весь мой призыв (кроме женатика Балерины) откомандировали в Чечню. Они были счастливы, когда уезжали отсюда. Периодически приходили извещения: тот ранен, этот пропал без вести. Одного убили. Духам везде было плохо. А мы с Балериной остались на хозяйстве. Мы пахали на всю роту. Подшивали кители, чистили сапоги, отмывали очки от блевотины и дерьма. Мы делали всю грязную работу. Нас набили так, что мы уже не чувствовали боли. Мало чего чувствовали. Мы вставали задолго до подъёма и первым делом отвязывали Бэтмена — опущенного и полностью деморализованного дембеля. Бэтмен был сомнамбулой и его привязывали на ночь к батарее, чтобы он не угнетал пацанов хождением по казарме. — Не так туго, ребята… — просил он нас шёпотом. Бэтмен сохранил остатки культуры, поскольку закончил агротехникум. Это его и сгубило, в конечном счёте. Зачем нужен агроном в ракетных войсках? Пока Бэтмен сидел у своей батареи и чесал то глаза, то яйца, мы с Балериной принимались за уборку и чистку сапог. Власть и духи в казарме были поделены между Магометом и его дагами с одной стороны, и Пфафенротом и его кодлой с другой. Тому предшествовали легендарные битвы. Я достался дагам.

- Это элитные войска, товарищи призывники – говорили нам в военкомате – это, без преувеличения, щит Родины. Отбор ребят тщательный и проходит через Москву.

«Отлично» — думал я тогда – «Тщательно отобранные ребята – что может быть лучше? Будет с кем поговорить о литературе». В первый же день мне выбили зуб. Произошло это в бане. У меня не было ни мочалки, ни мыла, я старался отмыть хотя бы руки – тёр их об стриженую голову. Получалось нечто вроде щётки.
— Душа, иди сюда – услышал я. Меня звал огромный уродливый кавказец. Он сидел на лавке, вытянув ноги. На вид ему было лет тридцать, хотя, как потом выяснилось, он был всего на год меня старше. Я подошёл. — Ты татарин? – спросил он меня. — Так точно! – ответил я. — Мудила, не «так точно», а «да» или «нет». — Да, татарин. — Почему ты не обрезан, татарин? Я растерялся. Эта горилла интересовалась моим членом. В уставе об этом ничего не было сказано. — Я просто рос в светской семье – начал объяснять я. Кавказец засмеялся: — И я рос в советской семье! Я улыбнулся и тут он без замаха, не меняя положения, неожиданно и резко ударил меня в челюсть. Я упал. Пол был холодный. Я поднялся и выплюнул на ладонь зуб. — Всё равно гнилой. – Сказал я. Кавказец встал. Я был ему по подбородок. — Магомет, не убивай его, это предпоследний дух, он нам ещё пригодится. – Раздался чей-то голос. Это были золотые слова. Они звучали как песня. — Брат, это дерзкий дух. — Он исправится, Магомет. – Из-за пара я не видел говорившего. — Как скажешь, брат. — Кавказец бросил мне мочалку – Потри мне спину, уёбок. Так мою дурость приняли за дерзость. Так я познакомился с Магометом. И так я познакомился с Пфафенротом. Пфафенрот был этническим немцем, невысоким заморышем с модной причёской — усы Отто Фон Бисмарка на лбу и бритый затылок. На лице у Пфафенрота застыла кукольная улыбка, а глаза были голубыми. Он знал часть хорошо, как свою тумбочку. Он проворачивал делишки с двумя-тремя прапорами. Приторговывал патронами. Иногда к КПП подъезжали новосибирские братки и Пфафенрот исчезал на всю ночь. На следующее утро Балерина прислуживал ему, страдающему от похмелья – выносил тазик с блевотой, смачивал лоб мокрым полотенцем, делал массаж. И это было лучше, чем проповеди Магомета. Зуб был лишь началом. В казарме Магомет подозвал меня к себе. Он лежал на койке, распаренный, сытый и перебирал чётки. Рот его был забит чем-то зелёным, и его речь была невнятной. — Скажи мне, татарин, ты кто будешь по жизни? — Человек. – Осторожно сказал я. — Э-э-э, какой ты человек? Я – человек. Я мусульманин, воин, мужчина. А вы, татары, не поймёшь кто. Вроде мусульмане, а русским хуй сосёте. Женитесь на русских. А ты даже не обрезан. Водку пьёте. – Тут он сплюнул зелёную слюну под койку. – Потом вытрешь. Он полез в карман кителя и вытащил небольшую фотографию. Он протянул её мне; на ней были запечатлены бородачи в камуфляже, сидящие на корточках. — Знаешь, кто в центре? – Спросил Магомет. — Нет. – Ответил я. Мне пришлось в очередной раз поразиться длине магометовских рук – не вставая, он ударил меня в лоб. — Запомни, уёбок, имя – Шамиль Басаев. Ты ещё о нём услышишь. А знаешь кто третий справа? Я не знал, что сказать. — Однополчанин? — Это мой двоюродный брат, Саид. Я уважительно похмыкал. Саид по части уродства значительно опережал своего кузена. «Хорошо, что он не за наших. Хорошо, что его здесь нет» — Подумал я. Магомет смотрел на меня, и его взгляд мне не нравился. — Скоро рамадан. – Сказал Магомет — К рамадану ты должен быть обрезан, или я тебя обрежу сам, по самые яйца. И не ебёт. А я и не знал, когда начнётся рамадан и с трудом представлял, что это вообще такое. Надеялся, что не человеческое жертвоприношение. Вскоре в казарме отключили воду, туалет заколотили. От нас с Балериной начало попахивать какими-то пельменями. Тайга вокруг казармы была загажена. Обрывки «Красной Звезды» трепетали на ветках. Воду добывали в разных местах: в котельной, в столовой. Кое-где под деревьями лежал снег, хотя на дворе было лето. Я умывался снегом. Для офицеров, впрочем, пригнали цистерну с водой. Она стояла под замком, у казармы. Однажды ночью я видел, как Пфафенрот, стоя в лунном свете, мочился в цистерну. На гражданке он промышлял квартирными кражами. Мы с Балериной стали водоносами. Мы носились с громадным бидоном от котельной к казарме. И обратно. И опять. И снова. Я терял силы, я терял рассудок. Какое-то время я не мог вспомнить своё имя. Да и зачем оно мне, в сущности? Я понимал, что опускаюсь. А Магомет, меж тем, не забывал обо мне и моём необрезанном члене, о нет. Я впал в отчаяние и решил искать защиты у Пфафенрота, предварительно переговорив с Бэтменом.

— А что такого? – сказал Бэтмен – Выстругаешь круглую деревяшку, вставишь её и лезвием отрежешь кожу по кругу. Потом смажешь зелёнкой и всё. — Ты-то откуда знаешь? – Спросил я. Бэтмен отвернулся. Я начал догадываться. Ох… — Постой, Паша, ты же русский? Как же это так? У Бэтмена навернулись слёзы на глаза. — Магомет в нарды проиграл. А меня дома подруга ждёт. Что я ей скажу?

Меня девушка не ждала. Но свой член я хотел оставить в целости. Иначе, я бы не простил себе этого никогда. Должны же остаться у человека хоть какие-то идеалы? Но что же делать? Я понял, что помощи ждать было неоткуда и приготовился к худшему. Но утром, после разговора с Бэтменом, я обнаружил в своём сапоге тридцатисантиметровый кусок арматуры. Один конец арматуры был остро заточен, другой замотан изолентой. «Будь, что будет» решил я, примотал арматуру портянкой и сунул ногу в сапог. В воскресенье, после подъёма, мы с Балериной заправляли койки, их было чуть менее сотни. По телевизору транслировали новости. Пфафенрот, прислонившись к стене, чистил ногти пилочкой, время от времени бросая взгляд на экран. Магомет стоял посередине казармы, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Он сосредоточенно смотрел выпуск. «Несмотря на наступивший священный для мусульман месяц рамадан…» Я вздрогнул. Затряслись руки. «Группа боевиков предприняла дерзкую вылазку…» Я проверил арматуру – на месте, родимая. «Ты мужик, ты мужик, МУЖИК» повторял я про себя, набивая подушки. «Ответным огнём боевики уничтожены, одно тело уже опознано – это один из подручных Басаева Саид Гаджиев. Слово полковнику Фахрутдинову…» Магомет медленно обернулся. В его глазах была боль. Каким-то чутьём я понял, что он потерял не только брата. Вот откуда повышенное внимание к гениталиям. Вот почему…
- ТАТАРИН!!! — заорал он – БЛЯДЬ ТАТАРСКАЯ!!! В три шага он настиг меня, взял за шиворот и потащил в сушилку. Дагестанцы пошли следом. Все трое. — Балерина, на фишку! — крикнул Магомет и втолкнул меня в сушилку. Дагестанцы расположились на подоконнике, Балерина стоял у входа и посматривал в дверную щель. Магомет достал из кармана складной нож и раскрыл его. Так страшно мне не было за всю свою тихую, ничем не примечательную жизнь маменькиного сыночка. — Доставай свой огрызок — сказал Магомет. Даги на подоконнике смотрели с предвкушением, Балерина кидал взгляды, полные любопытства. У Магомета был стояк – это было видно. Сушилка была наполнена похотью. — Не надо… — промямлил я. Магомет взял меня за горло и слегка сдавил. В глазах потемнело. Выхода не было. Я дотянулся до сапога вытащил арматуру и погрузил её в живот Магомета – по самую изоленту. — ОХ, БЛЯТЬ, АЛЛАХ, БЛЯТЬ!!! — заревел он и начал валиться назад. Растерявшиеся горцы приняли его на руки. Я бросился к выходу, предатель Балерина хотел меня задержать, но я ударил его головой об косяк и он сполз на пол. Распахнутую дверь казармы ножкой придерживал Пфафенрот. Он улыбался мне. Одобрительно. Я побежал к лесу. Я углубился в тайгу. Было свежо и сумрачно. Я бежал уже больше часа. Наконец я остановился и прислушался. Ни лая собак, ни воя сирены. Только сосны, довольно зловещие. Я заблудился, растворился среди деревьев. Забудьте про меня, пожалуйста. Я сел на землю и прислонился к стволу. «Вот и всё» — думал я – «Вот и всё, вот и всё, вот и всё». Вдруг где-то сбоку хрустнула ветка. Я вскочил и вгляделся в сумрак. Прячась за деревом, на меня смотрел оленёнок. Он увидел, что я его заметил, переступил тонкими ножками, и вышел из укрытия. Он изучал меня своими чёрными глазами, подрагивал хвостиком. Наконец он фыркнул, повернулся и не спеша удалился в лес. Я сел обратно на землю, не человек и не животное. Но кто? Я закатал рукав и достал из кармашка бритвенное лезвие «Спутник», почти новое. Тысячу лет назад, на другой планете, я видел в одном фильме, как старый мастер поучал своего ученика: «Если ниндзя чувствует, что приближающийся крах неотвратим – три поперечных разреза и один продольный».

Так я и сделал.


© Абдурахман Попов

Жопа

- Стас, я ухожу! Мне всё надоело!
Я даже не услышал в коридоре её шагов. Обычно жена стучится, прежде чем войти, а тут – распахнула дверь и прокаркала. Я вздрогнул, выпустил из руки хуй и сделал вид, что читаю с монитора. На самом деле на экране красовалась розовая женская жопа. Ну, да – я дрочил. А что такого? Мне же нужна разрядка. Всё произошло быстро, и Королёва выскользнула за дверь, даже не успев оценить пикантность ситуации. Не заметила. Королёва – это моя жена. Судя по её последней реплике – бывшая.
Мне не хотелось вставать из-за стола, но житейский опыт подсказывал – нужно что нибудь сделать. Я заправил в штаны недодроченный мускул и пошёл на шум хлопающего крыльями гардероба. Остановился в дверях спальни и хотел волнительно взъерошить волосы. Спохватился и принял позу «защитника в стенке», прикрывая ладонями оттопырившийся гульфик.
- Ты чо?
Единственная фраза, пришедшая на ум, прозвучала весьма кстати. Как бы предлагая супруге высказать все накопившиеся за пятнадцать лет «чо». Ну и понеслось. Перечислять не стану, так как половину не помню, а то, что отложилось в памяти, какое-то уж очень обидное. Для меня это всегда было лучше, чем спор. Стоишь себе, думаешь о чём-нибудь отвлечённом и слушаешь, слушаешь... И вроде бы о тебе говорят, но как-то совсем извне, из другого мира. Мира, в котором кипят борщи и страсти. Чувствуешь себя покойником, не иначе. С той разницей, что о них либо хорошо, а про меня можно и попакостнее. На этот раз отвлечься не получилось. Мешала не выключенная в кабинете розовая срака. А Королёва вот-вот рванёт туда; собирать шпильки и прочую дребедень. Ну да, по сути – двенадцать квадратов пафосно именуемых кабинетом – всего лишь ёмкость для хранения разной мелкой хуеты.
Я обозначил движение назад и на вопрос – «куда», ответил – «чайник поставлю». А сам быстренько просочился за дверь и некорректно погасил огузок. Зато быстро. Слушать «про меня» не хотелось и, я таки завернул на кухню, к чайнику. Но меня и там отыскали. Королёва вынесла вещи, чемодан, пару сумок и покрыла цветастым мотлохом кухонный уголок и стол. Она потом ещё долго преследовала меня со своими вещами по всей квартире, но видя, что аудитория проявляет рассеянное внимание, хлопнула дверью и ушла. Как мне показалось – навсегда.
На меня вдруг навалилась такая тишина… как в детстве, когда я заснул на опушке леса, рядом с нашей дачей. Суровые гномы охраняли мой покой. Птицы перекрикивались вполголоса.
Я протестировал пространство квартиры долгим звуком «а». Хотел проверить, будет ли эхо. Эхо где-то запнулось, и я громко пропел – «хуй на-а-а-а». Получилось здорово, но главное – мне за это ничего не было. И тут меня осенило – мне теперь ничего и ни за что не будет! И ни от кого, если конечно я снова не попадусь на эти дурацкие сюси-пуси. Мне теперь можно всё; я могу хранить на балконе зимнюю резину, могу дрочить при звуке «долби», могу насрать в углу ванной, а то и прямо посередине, могу… дальше фантазия меня не пускала. Мне стало стыдно, что в голову не пришла мысль – «могу наконец-то починить шланг в душевой». И не по чьей-то указке, а сам. САМ! Впрочем, мне этот шланг всегда был до фонаря. Подумаешь, свистит в сторону. Делов то…
Я вспомнил, что в холодильнике вторую неделю зимует бутылка Будвайзера, которую мне нельзя по причине некрасивой формы живота. Живот – мой бич. Королёва называет его «запасным парашютом». Плевать! Я вытащил бутылку из «белого безмолвия» и поглотил, как Баренцево море Рауля Амундсена. Мне стало совсем хорошо, но тут в замке нервно застрекотал ключ. Как механический комар в железной банке. Я слышал, как насекомое пару раз вываливалось из непослушных рук и падало на кафель площадки. Наконец дверь открылась.
- У меня денег нет. Дай тысячу, меня такси ждёт.
У меня была штука, и я дал. Молча. Но Королёва не унималась. Ей всё ещё хотелось выяснить. Что именно, я понимал с трудом.
- Ничего не хочешь мне сказать?
Я предательски рыгнул и разговор был окончен. Королёва назвала меня свиньёй, швырнула ключи на пол и вышла. Теперь уже навсегда.

Оставшись в одиночестве, я прошёлся по комнатам, наслаждаясь отсутствием быта. Мне пришла в голову мысль, что быт – скорее понятие социальное, нежели сотворённое матушкой природой. У неё-то как раз всё гармонично, пока индивидуум не начинает выстраивать все вещи в нужном порядке. Разложит, подправит и назовёт весь этот тошнотворный порядок обустроенным бытом. Стоит какому либо предмету покинуть своё место, всё… пиздец! Это уже быт неустроенный.
Я плюнул на ковёр и долго смотрел, как слюна загадочно пузыриться и тонет в щетине ворса. Можно, конечно, броситься за тряпкой или пылесосом, а можно просто наблюдать. Результат будет один.
Я прошёл в кабинет и безбоязненно включил жопу. На весь экран. Меня наполнило ощущением свободы. Но настроения не было, и я решил пройтись. Тем более, весна.

Гулял не долго. До лабаза с холодным пивом и обратно, как верёвкой привязанный. Пришла мысль зацепить по дороге «какую нибудь», да такие вопросы с кондачка не решаются. Странно, по молодости именно так и решалось всегда. Ну и хер с ним! Да и контингент, прямо скажем – не тот. Эта со мной вряд ли пойдёт, а та подвыпившая вобла мне и даром не нужна…
И тут я вспомнил, что когда то любил. Мы жили за полторы тысячи километров и добирались друг к другу монополистом-аэрофлотом. Это было задолго до обустроенного быта. Не было вообще никакого быта. И она не была тогда Королёвой. Она была Леночкой. У Леночки были красные босоножки и в тон им – обтягивающее короткое платье. Что было у меня, я не помню. Никогда не придавал значения тому, что на мне висело. Аэрофлот делал своё дело, а мы – забившись в пустующие и гулкие квартиры каких-то знакомых – делали своё. Причём, отдавались этому делу как в последний раз, как перед неминуемым инсультом. Но со временем опасность умереть от инсульта прошла, началась какая-то хроническая хуйня. Какие-то, блять, приступы стенокардии. Постоянная, щемящая боль… ишемическая, сука, болезнь.
Королёва всё чаще поворачивалась спиной ко мне и бурчала сквозь сон: – «Давай… только, чтоб я не проснулась». И я давал. Как будильник, из которого вынули батарейки. Вроде отсвечивает на тумбочке, а не будит. Вроде ебёт, а вроде и нет…
Потом замаячили какие-то левые тёлки. Потом вырос запасной парашют, и они потеряли ко мне интерес. Зато появился интернет и на экране замелькали самки в кружевной обёртке. Гладкие и блестящие как недозревшие помидоры. Несколько раз Королёва ловила меня за просмотром недопустимого и тыкала мордочкой, как нашкодившего кота. И смеялась… нет, не смеялась – иронично и презрительно кривила губы. Говорила, – «Как вшивый про баню». Дурацкая пословица. Вот мне интересно, а о чём ещё думать вшивому? О суфле? О кантате Шумана? И я в отместку перестал её слушать. Делал вид, что занят своими мыслями.

Продавщица полуношно пузырилась глазами, как глубоководная рыба.
- Какова?
- Что «какова»?
- Пива какова?
- Вон таво.
Тычу пальцем на полку холодильника за её спиной. Вот и поговорили. Выебнулась бы хоть… наорала. Типа – «Скажите конкретнее». Так ведь нет, развернулась и достала из холодильника именно то, что мне нужно… сука.
На обратном пути ткнулся в звонок к соседу. Палыч был дома и как всегда рад. Я его недолюбливал одно время, и на то была причина. Его аккуратно расставленный по полочкам быт служил красной тряпкой и постоянно реял перед моей мордой во время агитационных экзерсисов моей супруги. Краны у Палыча работали, столы не шатались, гвозди были забиты, а шурупы завинчены. И ссал он, скорее всего сидя, чтобы не забрызгать унитаз. Поэтому, как классовый враг я долгое время был холоден и непримирим. До того самого момента, пока не узнал, что от Палыча ушла жена. Ничто так не сглаживает классовую ненависть, как неудачи ближнего. Традиционная славянская догма сработала как швейцарские часы. Я подобрел, и мы стали иногда выпивать.
- Палыч, пиво будешь? От меня жена ушла.
- Пиво буду. Заходи.
Его даже не смутил тот факт, что в руке у меня была всего одна бутылка. Да и та, наполовину пустая. Скорее всего, он тоже почувствовал единение, обусловленное схожестью ситуации.
У хорошего хозяина всегда есть чем встретить гостя пришедшего с облизанной бутылкой пива. Мы выпили его водку, потом его коньяк. Потом уныло ели его еду. Мне на ночь нельзя, но я жрал. И поверьте, не от жадности. Просто хорошо было. А потом я окосел.
- Палыч, вот чо им надо?
- Хуй знает, Стас. Внимания, наверное.
Я даже не знал, что сказать. Я как то и не подумал об этом. Мне казалось, что предел их мечтаний – аккуратно забитые гвозди и ножницы, которые всегда на месте. Мне стало неуютно. Внимание, это уже выше моего разумения. Я почувствовал себя глупым и во мне снова взыграло классовое. Хотелось встать и плюнуть Палычу на макушку. Вместо этого я зачерпнул ложкой побольше винегрета и бросил ему в лицо. В общем, получилось смешно, но мы подрались.

Я вернулся в палаты и затосковал. Тишина словно в зимней бане. Можно услышать, как сверчки пердят. Выпил чаю и пошёл чинить в душевой шланг. Чинил, чинил… да и вывернул его к ебеням.
Звоню тёще. Естественно, трубку сняла Королёва.
- Лен, может того? Попробуем чо?
- Что попробуем?
- Я шланг починил… почти.
- Стасик, сейчас поздно уже… давай, завтра поговорим, хорошо?
- Хочу уделять тебе внимание.
- Что?
- Внимание уделять. Хочу…
- Давай завтра, Стасик.
- Ну, давай.

Завтра она приедет, и будет распаковывать вещи. Дом наполнится звуками и обустроенным бытом. Так уже было. И мне кажется, так будет всегда. А потом мы сядем на кухне и будем пить чай. А потом я получу пиздюлей за скрученный шланг.
Я поморщился. «Нужно будет успеть подрочить сегодня… когда ещё придётся вот так… в свободном состоянии».
Одного не могу понять. Им чо, действительно нужно внимание? Хуйня какая-то. Вот мне оно как в жопе заноза, внимание это. Меня бы в покое оставили… и слава богу.

©vpr